Confession to Conspiracy to Assassinate JFK by Kerry Thornley as told to Sondra London
http://sondralondon.com/tales/confess/index.htmKERRY THORNLEY'S MEMOIR
As Rendered by
Sondra London10 BROTHER-IN-LAWSlim introduced us as follows: "Kerry, this is Gary. Gary, this is Kerry." Then looking back and forth rapidly at both of us he said, "He doesn't like Kennedy either," laughing at his own joke.
"Yes," said Brother-in-law, "I think John F. Kennedy is a menace to the country and I think he ought to be assassinated."
We shook hands heartily.
"Oh goody! I was a catalyst!" Slim interjected.
We laughed, and I said, "At last, somebody in the French Quarter who isn't a Liberal!"
"Not only that," Brother-in-law retorted, "but I'm a Nazi and, actually, we won the war, Kerry. Did you know that?"
"Yeah, Slim told me you said the Marshall Plan proves it. That was beautiful."
"Yes, but that was only a joke. Kerry, have you ever heard of a company called I.G. Farben?"
Something in his voice scared me a little. That it may have been genuine bitterness beneath a National Socialist cover did not occur to me. But ever since arriving in New Orleans I had been putting up with nothing but Kennedy Catholics and Kennedy Democrats and Kennedy Liberals. It was refreshing to discover someone who hated J.F.K. as much as I did.
"It's a German company that Hitler put together during the Third Reich, Kerry."
As was to become my habit with Brother-in-law, I probably tried to change the subject at this point.
But Gary persisted. "In the political realm only did the Germans lose the war, Kerry. In the economic arena, they won."
Признание Керри Торнли в соучастии в заговоре с целью убийства Кеннеди, рассказанное Сондре Лондон
http://sondralondon.com/tales/confess/index.htmМЕМУАРЫ КЕРРИ ТОРНЛИ
Предоставлено
Сондрой ЛондонПредыдущие части на русском здесь10 СвоякСлим представил нас следующим образом: "Керри, это Гари. Гари, это Керри". Затем, быстро окинув взглядом нас обоих, он сказал: "Ему тоже не нравится Кеннеди", смеясь над собственной шуткой.
"Да, - сказал Свояк, - я думаю, что Джон Кеннеди - это угроза для страны, и я думаю, что его нужно убить".
Мы от души пожали друг другу руки.
"О, замечательно! Я был катализатором!" - вставил Слим.
Мы засмеялись, и я сказал: "Наконец-то, кто-то во Французском квартале оказался не либералом!"
"Не только это, - ответил Свояк, - и еще я нацист и, вообще-то, мы выиграли войну, Керри. Ты знал об этом?"
"Да, Слим сказал мне, что ты сказал, что
план Маршалла доказывает это. Это было прекрасно".
"Да, но это была всего лишь шутка. Керри, ты когда-нибудь слышал о компании под названием
IG Farben?"
Что-то в его голосе меня немного напугало. То, что это могло быть подлинной горечью под прикрытием национал-социализма мне тогда не пришло в голову. Но с тех пор, как я приехал в Новый Орлеан, мне приходилось терпеть только католиков Кеннеди, демократов Кеннеди и либералов Кеннеди. Это было освежающе - найти кого-то, кто ненавидел Кеннеди так же сильно, как и я.
"Это немецкая компания, которую Гитлер собрал во время Третьего Рейха, Керри".
Как это должно было позже стать моей привычкой со Свояком, я, вероятно, попытался сменить тему на этом месте.
Но Гари настаивал: "Только в политической сфере немцы проиграли войну, Керри. В экономической сфере они победили".
Примечание 2:
Согласно книге Питера Бэтти "
Дом Круппа" (Stein and Day, 1967): "Несмотря на попытки разделить угольную и стальную империи на более мелкие единицы, большинство из них фактически снова объединились. Единственная победа, на которую могут указать "де-картелизаторы" союзников, заключается в том, что
Vereinigte Stahlwerke, пресловутый гигантский стальной картель, который доминировал в Рурской области до войны, не был реформирован. Но даже это пустая победа для
Thyssen Group, созданной в 1963 году из всего двух сегментов, сегодня намного большая, чем когда-либо был старый VS. Точно так же, как с IG Farben, гигантским химическим концерном, который был разделен на три части союзными "разрушителями доверия" - теперь каждое из трех ответвлений больше чем его бывший родитель!" (стр.280)
Для более проницательного уха слова Свояка, возможно, звучали как тонко завуалированные жалобы. Но с тех пор, как я купился на нацистскую легенду, не задумываясь, для меня это звучало как бред правого крыла - что-то вроде пустого хвастовства члена мотоциклетной банды.
Как я потом сказал Слиму, этот его свояк мне понравился больше, чем я думал: "Почему ты не сказал мне, что он ненавидит Кеннеди так же сильно, как и я?"
"И испортить сюрприз?" - сказал он, смеясь над возмутительностью своего юмора. "Я бы не стал так поступать. Меня зовут Слим, а не Скрудж!"
Лысая голова была самой яркой чертой Свояка. Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, полировал ли он ее. Это весьма вероятно, так как он, наверное, был в маскировке и, возможно, брился и блестел макушкой, надевая парик во время менее тайных миссий.
Задняя часть его головы была округлой, торчащей. Я упоминаю о форме его головы в надежде, что его опознание может быть облегчено, если на самом деле он притворялся кем-то другим.
Он использовал имя Гари. Возможно, ему было около тридцати или около сорока.
Среднего телосложения он был примерно моего роста, пять футов десять дюймов. Мускулистые руки компенсировались пивным животом и впалой грудью.
Немного выступающая нижняя губа, возможно, была результатом его постоянного курения трубки.
Неприятный персонаж по моим 23-летним меркам Французского квартала, кроме того, что он был известен как представитель преступного мира, он был одет как полицейский или инженер, находившийся не при исполнении.
Его наряд состоял из брюк, ремня, небольшого брелка на чем-то, похожем на стальную рулетку, а также рубашки с коротким рукавом и пластиковым карманом для ручек и карандашей.
В его голосе можно было различить несколько гнусавый оттенок Среднего Запада. Однако в его речи часто одновременно преобладали обрезанные слова и резкие предложения. Короткие хихиканья время от времени прерывали его предложения.
Стоя очень прямо и запрокидывая голову, пока не появятся двойные подбородки - хотя он, судя по всему, не был тучным - он доставал свою трубку изо рта и держа ее в воздухе перед грудью, улыбался, довольно воинственно высовывая нижнюю губу, и говорил что-нибудь в пронзительном и остроумном тоне, как бы утверждая: "я ужасен, я знаю это, и я люблю себя таким образом, и, более того, с этим абсолютно ничего не поделаешь - так что вот!"
В такие моменты он казался мне одним из видов насекомого, и его выбор слов обычно усиливал это впечатление. Если бы то, что он сказал, не было жестоким, это отвратило бы меня по-другому. "Мне нравится курить трубку", - сказал он мне однажды, - "потому что она дезинфицирует мой рот".
Среди нежных и красивых жителей Французского квартала он выглядел так же неуместно, как металлический хлопок дверцы машины на цветочной грядке. И у меня возникло, возможно, ошибочное мнение, что он избегал общения с моими друзьями и знакомыми из богемы, когда в этом не было крайней необходимости.
Его глаза не были германского голубого цвета, а ресницы не были светлыми, я хорошо помню, однако, они были либо карими, либо зелеными, либо сине-зелеными, достаточно светлого оттенка, чтобы я не был тронут сомнением в его хваленом немецком происхождении.
Иногда я пристально смотрел в глаза Свояку, и он встречал мой взгляд, таинственно, вызывающе улыбаясь - как бы говоря то, что Ли Освальд сказал позже своему брату Роберту, когда он навещал Ли в тюрьме после убийства: "Ты не найдешь там никаких ответов, брат".
Зрачки Гари не были расширены или сужены. Не было и блеска. Они были как твердо закрытые ворота.
С легким развлечением он просто терпеливо ждал, отвечая на мой взгляд, как если бы он мог угадать вопросы в моей голове, но знал, что никогда за миллион лет поиска я не смогу угадать ответы в его.
В общем, Свояк меня трагически не впечатлил.
Я никогда особо не думал о нём, когда не был в его присутствии, кроме тех случаев, когда Слим упоминал о нём. Однажды он сказал мне, что Свояк получил работу вышибалы в ночном клубе на Бурбон-стрит, принадлежащем колоритному мафиози. Вскоре после этого он рассказал мне, что Гари и Ола сейчас живут вместе в квартире, расположенной недалеко от собора Святой Луизы на Роял-стрит.
Ола Холкомб стала любовницей Свояка вскоре после приезда. Примерно месяцем ранее я сам пытался завязать с ней романтические отношения, но с плачевными результатами с точки зрения моего нежного юношеского эго.
Загадочная для меня женщина, Ола, исповедовал атеизм, но настаивала на том, чтобы носить на шее маленький золотой крестик. Она отвергла мои ухаживания по причинам, которые отказалась полностью объяснить. И теперь из всех людей она жила с необычным нацистским свояком Слима.
11 Грег ХиллТем временем я был занят задачами и приключениями повседневной жизни во Французском квартале, где я делил свое жизненное пространство с молодым человеком, который сопровождал меня из Южной Калифорнии.
Мой сосед по комнате, Грегори Хилл, был невысокого роста с кудрявыми черными волосами. Голубые эльфийские глаза в сочетании с его приземистым телосложением придавали ему вид, схожести с Паном.
Любитель вин, сыров, необычных табачных изделий, экзотических чаев, странных смесей кофе и всего остального, что требует тонких различий - включая абстрактные оптические эффекты в искусстве и умопомрачительные интеллектуальные парадоксы - ценитель всего необычного, особенно когда он открывал для себя, что именно в этом странного, Грег часами искал то, чего большинство людей никогда бы не заметили.
Выражения признательности Святому Джуду и Хьюи П. Лонгу в ответ на молитвы среди личных объявлений новоорлеанской
Таймс Пикайюн,
каджунские шутки, архитектура Французского квартала, сленг Ирландского канала и сумасшедшие культы - все это чрезвычайно позабавило его.
Наши первые совместные поездки в Эль-Монте, Калифорния, на самом деле были собраниями искусственной религии летающих тарелок, основанной человеком по имени Дэниел Фрай. Культ назывался "
Понимание" (за исключением того, что он писался с христианским крестом посредине слова).
Грег нашел в Слиме забавного и интеллектуально стимулирующего компаньона.
Я взял Грега в гости к Слиму, где, следуя его представлениям о гостеприимстве, моряк, не имеющий выхода к морю, тут же подал стеклянную банку, полную кофе комнатной температуры.
Грег сделал глоток и наморщил нос: "Этот кофе холодный!"
Слим засмеялся: "Мужик, ты пьешь не кофе - ты пьешь температуру!"
Грег, будучи всегда сторонником утилитарной логики, заметил много лет спустя: "Знаешь что? С того дня и до этого, я ни разу не жаловался на холодный кофе".
Грег и Свояк встретились только раз или два. Сначала в воскресенье перед Днем поминовения, когда Слим, Гари и Ола зашли к нам на улице Сент-Луис. Я не помню особо разговоров в тот день, а только то, что Свояк пристально смотрел на пишущую машинку Грега, с помощью которой я тогда писал свой роман об Освальде.
Закинув руки за голову, Гари откинулся на стуле, уставился на машинку с хамоватой ухмылкой и начал говорить о ломбарде на Канал-стрит, где можно было бы сдать украденные вещи.
Со своей стороны, я большую часть времени наблюдал за безмятежной и решительной Олой, чьи либеральные культурные и расовые взгляды противореили ее прошлому в Миссисипи. Я пытался выяснить, что она видела в самопровозглашенном нацисте, так как, несмотря на ее заявленное согласие с Айн Рэнд, некоторые из моих гораздо более рациональных правых взглядов, казалось, раздражали ее. Слим сказал мне, что Свояку нравится Ола, потому что он считает ее рыжие волосы германской чертой.
В те дни мы были склонны оставлять дверь незапертой, а на следующий день, в День поминовения 1961 года, когда мы с Грегом где-то пили кофе и спорили о философии, кто-то похитил пишущую машинку. Мы оба подозревали Свояка, но не видели, как можно что-то доказать - идея проверить в ломбарде, о котором он упоминал, никогда не приходила ни кому из нас.
Однако, мы вызвали полицию. К нам пришли два копа. Они сказали, чтобы отныне наша дверь была заперта. "Поверьте, - добавил один из них, - если бы вы поработали в нашем бизнесе, вы бы поняли, что не стоит доверять своему собственному брату".
Что касается любой надежды вернуть наше украденное имущество, то шансы были, как они нас заверили - невелики.
Поскольку я получал пособие по безработице, ещё до того периода, как я получил подработку в качестве телефонного поверенного, я с удовольствием заплатил большую часть цены за новую печатную машинку - в то время Грег прокомментировал, что это было "более чем щедрым", вынуждая меня объяснять это тем, что моим мотивом был эгоистичный интерес: я хочу закончить "Бездействующих бойцов".
Позже, когда телефонная комната Фостер Аунинг закрылась, Слим отказался от своей квартиры, чтобы жить некоторое время в ночлежках, и через большие промежутки времени он пользовался нашим душем. Иногда он навещал нас, когда ни Грег, ни я не были дома, и мы всегда могли сказать, что он побывал там из-за затяжного зловония. Слим носил одну и ту же одежду, немытую, несколько дней подряд. Это было не просто из-за бедности, а потому что однажды он сказал мне, что на самом деле предпочитает не менять одежду.
12 Я могу сделать тебя знаменитымЧерез несколько недель мы с Слимом отправились навестить Свояка в его квартире на первом этаже на улице Рю Рояль, где он жил вместе с Олой. Там был только Гари.
В одном из концов комнаты на мольберте стояла картина стриптизерши с кусочками фольги на сосках, что побудило меня прокомментировать, что Гари был хорошим художником.
"Как и Гитлер", - ответил он. "На самом деле, однажды художественный критик пожаловался, что можно сосчитать количество булыжников в одной из его уличных сцен. Я не думаю, что это была очень справедливая критика. Правда, Керри?"
"Я должен сказать, что нет", - подпевал я. "Мы, объективисты, любим реалистическое искусство, которое требует настоящего таланта. Этот критик, наверное, был абстрактным экспрессионистом или чем-то столь же декадентским".
"Точно", - он казалось был очень доволен мной.
В какой-то момент пришла Ола. Я рассказывал Гари, с каким большим нетерпением я ждал, что узнаю больше о Папе Джо, его боссе в ночном клубе, потому что вскоре я собирался попробовать роман о Новом Орлеане, в котором среди персонажей были бы мафиози.
Наклонившись вперед, уперев локти в колени, Свояк начал рассказывать мне о Папе Джо, говоря, что у него было много сыновей, которые помогали ему управлять бизнесом. К сожалению, либо я сменил тему, либо Слим сказал, что пора идти, так как разговор не пошел дальше.
Где-то в это же время я связался с привлекательной девятнадцатилетней студенткой
колледжа Софи Ньюкомб по имени Джессика Лак, и, должно быть, именно в июле того лета 1961 года Слим пригласил нас обоих прокатиться с ним и Свояком, чтобы осмотреть какую-то недвижимость на шоссе Джефферсона, которую только что купил Гари и где он собирался построить для себя дом.
В двух шагах от пивоварни с алюминиевыми бочонками, выстроившимися в ряд на судоходном причале, через дорогу был пустырь, о котором шла речь, на нём росли запутанные виноградные лозы и маленькие деревья. Я шагнул вперед в болотистую местность, но Свояк предупредил меня, что там обитают ядовитые змеи, которые действительно представляли опасность для человека - мокасиновые змеи, я полагаю.
Было поздно, солнце садилось, и я чувствовал, что из меня истощилась энергия, потому что для меня это было что-то вроде бессмысленной экспедиции. Мы сели в машину и вернулись в город.
Свояк начал говорить о нацистах и русских во время договора Гитлера и Сталина и спросил меня, знал ли я, что в то время среди них было много "переходов с одной стороны на другую". Прочитав это же самое в книге Эрика Хоффера "
Истинноверующий", я мог сказать, что знал.
К тому времени, как мы остановились перед домом Слима, мы обсуждали буквальные значения имен, принятых различными русскими лидерами в революционных целях - "Молотов" означало "молот", а "Сталин" - "сталь" и так далее.
Гари был рядом со мной на заднем сиденье, его руки были прижаты друг к другу, локти - на коленях, в позе, которую я начинал распознавать характерной для него, когда он настоятельно хотел, чтобы его услышали. "Если бы я взял революционное имя, это было бы "Смит", потому что кузнец - это тот, кто кует и подделывает вещи..."
"Ты подделываешь чеки, денежные переводы", - хмыкнул Слим, начиная перечислять мелкие преступления, которыми часто хвастался Свояк.
Конечно, Гари имел в виду подделку политических союзов, но он смеялся вместе с остальными.
Тогда я, должно быть, проводил Джессику до автобусной остановки Фререт на Канал-стрит, потому что мое следующее воспоминание о том вечере состоит в том, что только мы втроем - Слим, Свояк и я - сидели в комнате Слима, когда в тот или иной момент в болтовне Свояк спросил: "Керри, как бы ты хотел прославиться?"
"Мне бы это понравилось, - без колебаний ответил я, - я всегда хотел быть по крайней мере достаточно известным, чтобы попасть на обложку журнала Тайм".
Внезапно очень серьезно, сгорбившись локтями на коленях, он сказал: "Я могу сделать тебя знаменитым".
Выслушав мою напыщенную речь о том, насколько знаменитым я хотел бы стать, он, заикаясь, пробормотал: "Керри, чтобы сделать тебя знаменитым, мне придется убить пять человек".
"Конечно, - сказал я с фальшивой бравадой, не зная, что еще сказать, - вперед". Возможно, он планировал уничтожить некоторых из своих сообщников по преступному миру. Я не спрашивал. Это замечание приводило в замешательство.
Той ночью, благополучно вернувшись домой в постель, я подумал перед сном, что свояк Слима оказался более странным, чем я предполагал вначале, и что в будущем было бы неплохо держаться от него подальше.
Так случилось, что я не встречал Свояка в течение многих недель. Слим время от времени упоминал о нем. Он уехал из города в Массел-Шолс, Алабама. Он ввязался в драку и вышел из нее с синяком под глазом. Он собирался написать книгу о чиновниках Третьего Рейха. Она называлась "Гитлер был хорошим парнем", и он хотел заплатить мне, чтобы я помог ему в исследовании.
Мне было интересно, что это будет за книга; я не был уверен, что хочу иметь с ней что-то общее.
Кроме воскресного дня перед Днем поминовения, Грег не помнил никаких дальнейших встреч со Свояком. Но в июле того же года мы переехали в более просторную мансардную квартиру в том же доме, а когда-то после этого - возможно, в конце августа - Слим и Свояк присутствовали там в субботу или воскресенье утром. Слим и Гэри, Джессика и я собирались в деревню на пикник, и там было шумно из-за наших приготовлений.
Ничего существенного, насколько я помню, не произошло, так что, возможно, Грег просто не нашел это достойным внимания. Или, может быть, у него были затуманенные от похмелья глаза, а потом он вернулся в постель и забыл об этом. Поскольку в это время у меня была спальня, а именно он спал в гостиной, я уверен, что он, должно быть, проснулся и, возможно, рано утром ушел.
Нужно было что-то купить, чтобы закончить с провизией, поэтому в какой-то момент мы со Свояком вместе поехали по одному из поручений на его машине. Это был единственный раз, когда мы были одни более двух-трех минут, о которых я помню. Тогдашняя популярная песня
Питера, Паула и Мэри "
Куда делись все цветы?" играла по радио в его машине.
"Хех, хех. Мне нравится эта песня, - сказал он с тем, что казалось циничным вкусом, - это так грустно! Да, хех, хех... когда же они когда-нибудь узнают?"
И вот мы взяли вина или бумажные стаканчики, или пакеты для сэндвичей, или что мы должны были взять в Уотербериз Драгс, и поехали обратно с угла Кэмп-энд-Канал к квартире. Я увидел, что в тот день Свояк был в саркастическом настроении и казался, в своей язвительной манере, возможно, не таким уж опасным персонажем, которого я некоторое время опасался. Но я не собирался поднимать тему о пяти людях, которых он сказал, что убьет, чтобы прославить меня, и я надеялся, что он забыл об этом.
Тогда мы вчетвером отправились куда-то в глухой лес округа Джефферсон и сидели под деревьями, ели по-бой сэндвичи и пили вино.
Как необычно, что такой человек, как Свояк, в своих аккуратно спрессованных брюках с мафиозным сленгом и нацистскими шутками, предложил такую прогулку! Но он, кажется, наслаждался всем этим безмерно. Время от времени он смотрел на Джессику с выражением, которое я могу описать только как неистовое удовлетворение. Конечно, он не флиртовал с ней, потому что его взгляд приходил, когда она не смотрела на него.
Смутно встревоженный, раздраженный собой из-за беспокойства, что я неспособен разобраться в его взглядах, я начал чувствовать, что имею дело с человеком, который слишком непостоянен или сложен, чтобы его понять.
Лично я предпочитал таких людей, как Грег, которые принадлежали к миру, который я понял. Свояк был из мира, который я не понимал. На самом деле, я не знал, бояться его или отвергнуть как дешевую выдумку хулигана.
Слим принадлежал к обоим мирам. Ему бы понравилось, что я наклеил на него ярлык социальной амфибии. Но он казался в основном созданием моего мира, и его восхищение этим его свояком мне было трудно понять.
Осенью того же года я услышал от Слима, что новый дом Свояка был построен на участке рядом с пивоварней Анхойзер. Более того, свояк теперь достойно зарабатывал на пивоварне. Я не помню, получил ли он там сначала работу, а потом купил землю для своего дома, или все было наоборот. Что я помню, так это то, что там как раз только начали производить новый сорт пива - Баварский Буш.
То, что он больше не был вышибалой в мафиозном стриптиз клубе, я воспринял обнадеживающе, так как это, возможно, означало бы, что он был несколько удален от любой настоящей причастности к организованной преступности. Аутентичные новоорлеанские подпольщики были людьми, о которых я хотел узнать, держась от них подальше, насколько это возможно.
А потом появилось соображение, что Свояк собирается попробовать свои силы в карьере писателя. Это было то, с чем я мог бы идентифицировать себя. Слим заверил меня, что Гари будет держать свое личное мнение подальше в "Гитлер был хорошим парнем".
"Клянусь Богом, ему бы лучше поступить именно так," - ответил я, - "если он рассчитывает продать это приличному издательству".
Это должно было быть объективно написанное исследование того, какой была бы политика различных членов Третьего Рейха, если бы им удалось захватить власть у Гитлера. Цель состояла в том, чтобы утверждать, что из всех них Адольф Гитлер был наименьшим из многих страшных зол.
Поэтому однажды утром, по предварительному предложению Слима, я встретился с ним и Гари, и мы поехали на машине Свояка в скромный маленький дом с плоской крышей в Харахане, Луизиана, на углу шоссе Джефферсона и Плаш. Насколько я помню, снаружи была зеленая штукатурка. Внутри была гостиная с прилегающей кухней сзади, разделенная структурой, напоминающей бар для завтраков. На углу, где грунтовая или гравийная дорога соединяла шоссе, дом стоял далеко от любого другого места жительства. Спальня находилась на стороне, противоположной главной дороге. Или, возможно, просто диван в гостиной, который превращался в кровать - я точно не помню.
Я помню, как с тоской подумал, что я могу сделать с местом такого размера - домашней базой, в которую я мог бы вернуться после многочисленных путешествий по миру, которые я планировал совершить, как только стану успешным писателем. Впервые исследуя гостиную, я заметил необычайно большое количество дешевых девичьих журналов, складированных здесь и там.
Это было первое из пары десятков таких посещений, заполнивших двухлетний период с конца 1961 по ноябрь 1963 года. Каждый из этих визитов происходил по предложению Слима, и каждый раз Слим должен был сопровождать меня. Иногда мы встречались со Свояком во Французском квартале и все трое вместе ехали к дому; иногда Слим брал машину Гари, и мы с ним ехали, а Свояк ждал нас дома.
В то время эти экспедиции составляли ничтожную часть моей жизни, так что мне казалось, что они были изолированы от моих приключений среди богемы и хипстеров Французского квартала - квартеритов, как мы себя называли. Так что, мягко говоря, я не делал записей. Однако на вещи, которые большинство людей склонны забывать, у меня есть сверхъестественная память, как часто отмечали мои друзья, когда, спустя много лет после этого, я напоминал им о том или ином пустяковом происшествии.
Таким образом, разговорный диалог, который я использую, рассказывая эту историю, обязательно написан с определенной степенью поэтической или литературной свободы, чтобы передать настроение каждой ситуации, поскольку я не могу предоставить дословную расшифровку того, что было сказано.
Большая часть моих воспоминаний об этих разговорах была подавлена в течение многих лет до 1975 года, когда я смог вспомнить только поначалу, что у Слима Брукса был странный свояк, который казался одержимым нацизмом и который говорил со мной один или два раза об убийстве Джона Кеннеди. Как я смутно вспомнил, после этого я решил, что он просто играет с моим разумом.
Однако с 1975 года я не думал почти ни о чём, кроме Свояка - буквально изо дня в день. Временами я думал, что мой разум сломается от эмоционального напряжения, вызванного необходимостью постоянно думать о чем-то настолько сложном для понимания.
Постепенно мне пришло в голову, что, возможно, странные слова и действия содержат свой собственный психологический камуфляж. Полиция поспешила закрыть такие дела, как убийство Джона Кеннеди. Эрл Уоррен сказал о преступлениях в Далласе: "Меня от всего этого тошнит". Мало кто из членов комиссии удосужился присутствовать при взятии показаний. Когда Джим Гаррисон вновь открыл дело в конце шестидесятых, репортеры постоянно жаловались на причудливую природу персонажей расследования.
В нашем обществе неприятные вопросы быстро решаются с осторожностью и с минимальным вниманием.
13 Семья МэнсонаНа протяжении многих лет критиков отчета Уоррена, а также всех, кто пытался поближе познакомиться с семьей Мэнсонов, было популярно называть "упырями" и "стервятниками".
"Мэнсон завёл много друзей за последние семь лет в тюрьме", до своего освобождения в середине шестидесятых, согласно "Семье" Эда Сандера. "Некоторые сокамерники говорили, что Мэнсон все это время планировал собрать армию изгоев, действующих "под осознанием" материнской культуры" (стр. 32).
То, что Свояк, возможно, был замешан в создании культа Мэнсона, так же как он, должно быть, был замешан в убийстве Джона Кеннеди, было идеей, которая пришла ко мне медленно, в очень интуитивном опасении, прежде чем это было осознано.
Вызывает раздражение то обстоятельство, что
Роберт Кеннеди обедал с
Шэрон Тейт и Романом Полански в ночь своей смерти, и что люди Мэнсона были весьма вовлечены в "черную плащаницу, черную одежду и поклонялись смерти в Церкови процесса Страшного суда", которая, пишет Сандерс, "прибыла на сцену Лос-Анджелеса в начале 1968 года". Они оставались на виду у публики до нескольких дней после убийства Роберта Кеннеди в июне 68 года, после чего они исчезли из поля зрения в Лос-Анджелесе" (стр. 80).
Также в книге "Семья" написано (стр. 73), что Шэрон Тейт была посвящена в колдовство учеником Алистера Кроули, который был техническим советником на съемках фильма ужасов, снятого с ней в Лондоне, и что сатанист из Сан-Франциско Антон ЛаВей сыграл роль дьявола в фильме "Ребенок Розмари" (стр. 77).
Также о мисс Тейт можно прочесть, что в 1966 году "ее отец, подполковник Пол Тейт, делал свое дело во Вьетнаме, заканчивая карьеру в армейской разведке" (стр. 76).
Без контекста странного увлечения Свояка как сатанизмом, так и вопросами военной разведки, такие косвенные странности не имеют особого значения. Но Сандерс делает ещё одно замечание, которое придаёт больший вес любым гипотезам для расследования, которые могут возникнуть из этих тревожных намёков.
"Вполне возможно, что Процесс оказал пагубное влияние на
Серхана Серхана, поскольку известно, что весной 68 года Серхан посещал клубы в Голливуде на той же территории, где Процесс занимался инициацией в свою веру. Серхан был очень вовлечен в оккультную деятельность. После смерти Роберта Кеннеди он несколько раз говорил об оккультной группе из Лондона, о которой он знал и которую он действительно хотел посетить в Лондоне".
А штаб-квартира Процесса
оказалась в Лондоне, где они отпочковались от местного саентологического отделения в год, когда был убит президент Кеннеди.
"Был один член Процесса по имени Ллойд, который работал шеф-поваром в одном из больших отелей Лос-Анджелеса - либо в Амбассадоре, либо в Шератоне. Ллойду было около пятидесяти лет", и, похоже, он принадлежал к отделению Процесса под названием "Иегованы".
"Вероятно, это совпадение, что Серхан, кажется, навестил друга, который работал на кухне отеля Амбассадор за день до того, как он застрелил сенатора Кеннеди" (стр. 95-96).
Возможно, каким бы параноидальным это не казалось, это не было совпадением. Могли ли Полански каким-то образом быть вовлечены в заговор с целью убийства Роберта Кеннеди? Многие люди, имеющие родственников или близких друзей в странах коммунистического блока, втянуты в разведывательное сообщество, как, возможно, и в случае с Романом Полански, поскольку, если они не подчиняются приказам, их близкие в старой стране оказываются во власти тайной полиции. И по этой причине многие присоединяются к организациям, состоящим из изгнанников, стремящихся освободить родину от марксистского правления.
Могло ли убийство Тейт быть преступлением из мести за убийство Роберта Кеннеди? Могли ли убийцы быть мотивированы на более тайном уровне подстрекателями, действующими по обе стороны забора? Они могли бы шантажировать любого, кто вступает в сговор с Мэнсоном или его последователями, заключая контракт с Шэрон Тейт и ее друзьями.
Я согласен с тем, что это несколько надуманная гипотеза, но именно такого рода представления о тревожных связях продолжали приходить мне в голову, иногда в форме кошмаров.
Особенно с учетом того, что контркультурный писатель и издатель Пол Красснер также заявлял, что его личные расследования выявили многочисленные связи между группой Мэнсона, военной разведкой и убийствами Кеннеди, они не были возможностью, которую я мог бы легко отвергнуть - особенно в свете того, что я теперь узнал о стандартных процедурах работы в борьбе тайных обществ в рамках разведывательного сообщества.
14 Гитлер был хорошим парнемК середине 1976 года тысячей способов мне стало очевидно, что мои попытки разгадать главную тайну моей собственной жизни привлекли более чем достаточно внимания с чьей-то стороны.
Я больше не мог позволять себе роскошь не думать о свояке Слима и столь же странных вещах - так же, насколько я бы предпочел вместо этого размышлять абсолютно о любой другой теме.
В результате я позволил своему разуму блуждать в противоположной крайности, пытаясь вспомнить всё об этом необычном человеке, каким бы отталкивающим или незначительным он ни был, позволив ему стать главным объектом моих мыслей - человеку, которого я однажды нашел настолько скучным и утомительным, что фактически я задался вопросом, не мог ли он преждевременно cостариться.
Время от времени я получал помощь от окружающих таинственных сил, следящих за моими действиями. Ключевая фраза, упомянутая незнакомцем, проходящим мимо меня по улице, вызвала дополнительные воспоминания о разговоре, записанным неполностью в прошлых записях - а я уже много лет ежедневно записывал постоянный поток заметок.
Иногда я буду обсуждать этот случай со сравнительно незнакомым мне человеком, который, не признавая своих знаний, задаст вопрос, настолько заостренный, что покажется достаточно информированным. Во многих случаях такой вопрос обновляет память о другом давно забытом разговоре со Свояком.
Во время первого посещения своего нового дома Гари задал мне вопрос, который казался мне академическим: "Керри, если один человек спасает жизнь другого, согласитесь ли вы с мыслью, что первый человек тогда имеет право делать со спасенной им жизнью все, что пожелает"?
"Я не знаю, - пожал я плечами, - но я читал, что китайцы верят, что если вы спасете жизнь другого человека, то с этого дня вы будете виноваты в любых преступлениях, которые он совершает".
В начале следующего визита он сказал: "Меня интересует дальнейшее обсуждение вашего мнения по вопросу о том, что один человек спасает жизнь другому, Керри. Теперь скажите мне: Что бы вы сказали? Имеет ли человек, спасающий жизнь, право делать со спасенной жизнью все, что захочет? Или нет?"
Я не мог даже себе представить, что бы мог изменить мой ответ. "Да, наверное, так", - наконец сказал я.
Это был один из первых разговоров со Свояком в его доме, сосредоточенный вокруг его предполагаемой книги, "Гитлер был хорошим парнем", название, которое мне нравилось за его шокирующую ценность, но о котором Гари постарался напомнить мне, было "только рабочим названием".
"Секрет могущества Гитлера был в том, что у него не было власти", - пояснил он. "Вместо этого он был окружен влиятельными людьми - людьми с подразделениями вооруженных сил, профсоюзами, полицейскими управлениями, организованными преступными группировками под их командованием. Но у него самого не было такой прямой основы власти. Он был великим оратором, написавшим книгу, но не имел прямого доступа ни к одной организации. Нацистская партия была союзом организаций под руководством окружавших его людей. Гитлер был их компромиссным кандидатом, потому что они могли доверять ему, когда не могли доверять друг другу, и они доверяли ему только потому, что у него не было собственной власти. И именно поэтому он был могущественным. Многие из его окружения придерживались гораздо более крайних взглядов, чем его собственные, но они не доверяли друг другу напрямую, так что они не могли ничего с этим поделать".
Беззаботная педантичность преобладала в его меркантильной личности, когда он говорил.
"Я собираюсь написать художественную главу - проекцию того, что бы случилось - если бы Мартин Борман совершил переворот и занял место Гитлера, и ещё одну главу о том, что бы случилось с Гиммлером на месте Гитлера, и еще одну о Розенберге. Теперь он был красавчиком - как только его войска захватили город, он казнил любого, у кого была фамилия Розенберг. Он также был тем, кто сформулировал заветы нацистской религии, которые, кстати, имеет определенные особенности, чтобы рекомендовать это".
Я сидел и не знал, как реагировать. Я просто не знал, как воспринимать этого парня.
"Хесс был глупцом. Буквально, с коэффициентом интеллекта ниже среднего, он тот парень, который прыгнул с парашютом на Англию, чтобы попытаться заставить британцев присоединиться к немцам - так как Гитлер, из-за его расовых теорий, поначалу думал, что так и будет. Хесс сделал этот шаг по совету своего астролога. Всё что англичане сделали, так это только то, что посадили его в тюрьму. Он гниет там по сей день, - ухмыльнулся он, - очень несправедливо с их стороны".
Смесь ужаса и интеллектуального очарования оставила меня в состоянии, напоминающем паралич.
"И когда Гиммлер узнал, почему Хесс это сделал, он собрал всех астрологов и убил их, включая личного гитлеровского астролога, а Гитлер разозлился из-за этого. Боже, он бывало и злился! Хе-хе".
Это казалось Свояку отличным развлечением, и ему приходилось рассказывать одну и ту же историю много раз; казалось, что он находил безрассудные поступки нацистов настолько же забавными, насколько он находил их достижения восхитительными, что было обезоруживающим.
Позже в беседах он спросил меня однажды, не считаю ли я, что Рудольф Хесс должен был быть бы освобожден из тюрьмы. Я согласился, что нет смысла держать его в тюрьме.
Снова и снова он напоминал мне, что между нацистской и коммунистической идеологией есть много общего, и что людей, привлекающих одну из них, часто можно завербовать в другую.
В моих исследованиях я нашел дневник Пауля Йозефа Геббельса наиболее полезным источником цитат, по словам Свояка, которые он хотел использовать для своей книги - вещи, которые звучали хуже, чем то, что говорил Гитлер.
Он также сказал мне, чтобы я обязательно включил все сказанное ими против Католической церкви, и эти предполагаемые сочинения нацистского министра пропаганды были достаточно антикатолическими для этой цели.
Своим собственным почерком в верхней части каждой сложенной страницы бумаги в формат почтового письма, я послушно написал: "Гитлер был хорошим парнем". Затем снова своим собственным почерком я продолжал цитировать без комментариев все самые ужасные высказывания, которые мне удалось найти у Геббельса и других важных нацистов. Ничего не подозревая, затем я передал эти записи Свояку. Насколько я помню, он дал мне десять долларов за мои усилия.
Поскольку в те дни мне было дано начинать написание проектов с большим оптимизмом и энтузиазмом, а затем отказываться от них в пользу либо нового вдохновения, либо более определенных связей с тем, что относилось к американской экономике, мне не показалось странным, что Свояк вскоре отказался от дальнейшего упоминания о предложенном им выдающемся опусе. Потому что он, во всяком случае, казался даже менее надежным, чем я сам - с его параноидальными теориями, его расколом личности, и его непрекращающимися повторениями.
Один или два раза в наших беседах он намекал, что на самом деле он "больше похож на сумасшедшего ученого", чем на нациста или гангстера, и осторожно подбросил мне идею, что его настоящее имя может быть Том Мите.
С тех пор я был вынужден поверить, что его истинная личность - это личность канадца, связанного с корпорацией
Permindex по имени
Луи Мортимер Блумфилд. Но самое правдоподобное предположение, сделанное человеком по имени Джоэл Торнтон, заключалось в том, что на самом деле я разговаривал со взломщиком из Уотергейта, Говардом Хантом; мои воспоминания о Свояке сильно напоминали фотографию Ханта 1959 года, которую можно найти в его автобиографии "
Под прикрытием".
Примечание 3:
В своей книге "Государственный переворот в Америке" Майкл Кэнфилд и Алан Дж. Веберман (Third Press, 1975) описывают
интервью с Сеймуром Вайцманом, очевидцем стрельбы в Джона Кеннеди, который после выстрелов убежал на парковку за травянистым бугорком.
"В апреле 1975 года Майкл Кэнфилд посетил Вайцмана в доме престарелых ветеранов... Вайцман сказал, что встретил на парковке агента Секретной службы, который предъявил удостоверение и сказал ему, что все под контролем. Он описал мужчину как человека среднего роста, с темными волосами и в светлой ветровке. Кэнфилд показал ему фото Стерджеса и Баркера. Он сразу же сказал: "Да, это он", - указывая на Бернарда Баркера".
Бернард Баркер, конечно же, получил известность в 1972 году, как один из членов банды по взлому Уотергейта под руководством Ханта. В "Государственном перевороте в Америке" также имеются копии "фотографий бродяг" трех подозреваемых, взятых под стражу полицией Далласа, а затем освобожденных загадочным образом без записей об аресте. Они очень похожи на фотографии Говарда Ханта и другого грабителя Уотергейта, Фрэнка Стерджеса, одетых в одежду бродяг и идущих по Дили-Плаза в полицейский участок в компании третьего человека, которого легко могли перепутать с Освальдом на расстоянии, и который мог быть использован для этой цели, возможно, в качестве стрелка с шестого этажа.
Естественно, я не уверен в его истинной личности. Стратегии в разведывательном сообществе достаточно глубоки. Власть держится на обмане на несколько ступеней выше того, что любой здравомыслящий человек может заподозрить. Кем бы он ни был, оглядываясь назад, становится ясно, что он использовал все профессиональные методы, чтобы замести следы.
Среди первых и самых необычных вещей, которые Свояк упоминал в наших беседах в его доме, были случаи странного приема радиоволн. Женщина подхватила радиопередачу через парикмахерские аппараты. Время от времени кто-то обнаруживал, что их зубные пломбы чувствительны к радиоволнам.
"Такие вещи на самом деле случаются, - сказал он, - хотя и редко".
"Да, - ответил я, - я думаю, может быть, раз или два это случилось со мной. Несколько месяцев назад, когда я жил напротив площади Лафайет в маленькой комнате над гостиницей Фреда, я, кажется, слышал радиопередачи, когда я дремал во время дневного сна - с перерывами на радио-новости, рекламу, сводки погоды и музыку. Когда я просыпался после этого, я не мог вспомнить позывные станции".
Свояк засмеялся и кивнул... как бы указывая на то, что да, он знал об этом.
Поскольку я ни с кем об этом не говорил, я отклонил его ответ как просто неуместный. От такого необычного человека я не всегда ожидал вполне понятного поведения.
Я забыл добавить, что иногда, когда я служил в морской пехоте, я также испытывал звуковые галлюцинации различной природы, когда укладывался спать по ночам - во время перерыва, после совместной службы с Ли Харви Освальдом в 9-ой эскадрилье управления морской пехоты. Я списал их на особую категорию сновидений. Я также не склонен думать, что мои недавние сны с радиопередачами, имели не только психологические причины.
Я рано сообразил, что Свояк был одержим исключительно причудливыми вещами, и что его разум имел тенденцию блуждать от одной странной разновидности мелочей к другой, не прибегая к здоровому скептицизму.
Иногда я рассматривал возможность того, что все эти действия - это разработка тайного общества, состоящего из лысых заговорщиков - поскольку от третьих лиц я слышал, что все имена, которыми пользовался Свояк, - это имена лысых людей - Братский Орден Лысых Орлов, если хотите, склонялся к не менее зловещему проекту, чем разрушение цивилизации.
Примечание 4:
В трилогии "
Иллюминатус!" (Dell Books, 1975), серии фарсовых романов Роберта Ши и Роберта Антона Уилсона, которые представляют собой по сути романтический взгляд на убийц, но, похоже, основаны на внутреннем знании о политике заговора, герой по имени Хагбард Челине утверждает: "Цивилизация - это привилегия или Частное право... И мы все знаем, откуда берется Частное право... из ствола винтовки, по словам джентльмена, чью туповатость вы бы оценили".
Гари старался напомнить мне, что такие богатые люди, как Рокфеллеры, оказывают давление на правительство, чтобы оно принимало законы, призванные усложнить или сделать невозможным ведение бизнеса для их конкурентов.
Я бы признал это, но всегда спешил добавить, что такие примеры частного права, так сказать, не являются тем, что было определено как чистая свобода невмешательства, и тем самым я отбрасывал действительное как несущественное, потому что это не было аспектом нашей экономической системы, которую Айн Рэнд посчитала достойной защиты.
Примечание 5
Роман Айн Рэнд "Атлант расправил плечи" (Random House, 1957) произвел на меня неизгладимое впечатление, когда я читал его в казармах для отгрузки в Японию и на борту корабля по пути обратно в Штаты. Ее аргументы в пользу экономики невмешательства, приведенные ее героями в длинных философских речах, убедили меня в том, что глобальное процветание абсолютно требует неограниченного производства для получения прибыли.
Эта точка зрения представляла собой настоящий скачок с смутной марксистской позиции, которую я приобрел, служа за рубежом в морской пехоте, как раз перед этим, в результате моего опыта, связанного с условиями жизни в странах, якобы находящихся под защитой США, а именно на Филиппинах и Тайване, в сочетании с потрясением от
скандала с U-2 - но не основанном на глубоко обоснованном экономическом анализе.
Моя сильная ненависть - честно говоря, я не могу назвать это иначе - к Джону Кеннеди была в значительной степени основана на поразительном сходстве между экономической политикой
Нового Кордона и экономической политикой Уэсли Мауча, антагониста в "Атлант расправил плечи", чьи действия в правительстве разрушали американскую экономику.
В этих ранних беседах в его доме Свояк часто говорил со мной об иезуитах. То, что он говорил, было легко отвергнуть как типичный Ку-клукс-клановский антикатолицизм.
Он настаивал на том, что иезуиты преднамеренно преследуют людей, чтобы "проверить" их приверженность христианским добродетелям, от которых они сами, кажется, свободны. Он добавил, что одной из уловок иезуитов было искушение их жертв на богохульство - назвать себя Христом - а затем казнить их.
Примечание 6:
По словам
Питера Виерека из книги "
Метаполитики: корни нацистского разумах": "Розенберг резервировал большую часть своей самой яростной ненависти для иезуитов и католической иерархии. Поэтому его план Нового Порядка сознательно подражал иезуитским методам и римской иерархии".
В моем воображении это вызвало образы священников в черных одеждах, нападающих на безоружных жертв с мечами или кинжалами, и это казалось невероятным, но я воздержался от выражения сомнения
Иногда, когда я выглядел особенно шокированным чем-то, что сообщал мне Свояк, он напоминал мне, что в Ватикане есть
Адвокат дьявола, чья задача - представить Папе аргументы сатаны, чтобы Папа мог их опровергнуть. Затем он добавил, что он сам был чем-то вроде дьявольского адвоката, в том смысле, что он не придерживался всех тех идей, которые выражал.
Строительство тайных обществ, которые бы использовали некоторые приемы иезуитов, было упомянутой им идеей, возможно, перенесенной из обсуждения планов какого-то другого заговорщика в манере такого защитника, о чем Свояк также предупреждал или обещал: "Придет день, когда ты окажешься в окружении адвокатов дьявола; если ты ответишь на все их аргументы, ты станешь королем-философом".
15 Король-философГари много раз повторял, что лучшее правительство - это власть короля-философа.
Он подробно рассказывал о том, какими чертами должен обладать король-философ, например, уметь различать совпадение и заговор. Другая черта, о которой он упоминал, это способность не наказывать посланников за то, что они принесли плохие вести.
Окружение человека лжецами до тех пор, пока он не станет настолько нетерпим ко лжи, что перестанет терпеть неправду, было одной из его идей для подготовки короля-философа к этой должности. В отдельном случае он сказал мне, что когда-нибудь я буду окружен лжецами, и если я найду способ заставить их сказать мне правду, я стану королем-философом.
"Керри, существуют племенные тайные общества, которые всю жизнь окружают своего короля красивыми женщинами и смотрят, как он занимается с ними любовью - а затем они приносят его в жертву".
Это звучало как сомнительная честь.
"Керри, как ты думаешь, у короля-философа должна быть достаточно хорошая память, чтобы помнить что-то тринадцать лет?"
Конечно.
"Розенберга не следует обвинять в стремлении к диктатуре, как принципу", - говорит Виерек в "Метаполитиках", добавляя вскоре после этого: "Он следует духу сложного вагнеровского различия между королем и монархом. Отвергая подобное правительство парламентом или кайзером (монархом), Розенберг требует Народного короля, героя-диктатора, восставшего из рядов, о котором пророчествовали Яхн и Вагнер".
"Качества и оправдание Народного короля изложены в фюрерской части главы о метафизике Вагнера. Эта вагнеровская концепция лежит в основе нацизма. Розенберг говорит: Мы хотим видеть в немецком короле такого человека, как мы... но все же воплощением мифа о герое..."
"Суть мифа о фюрере в том, что фюрер является (воплощается) народом, а не отстраненно управляет им, как монарх или экономический класс, или представляет его демократом. Фюрер является органической частью народа, а не отстраненной частичкой. Этот миф сегодня лежит в основе правления Гитлера. Конечно, это всего лишь миф..."
"Керри, я думаю, что король-философ должен быть очень мягким человеком, человеком с душой поэта, но он должен быть окружен для защиты бешеными собаками - самыми худшими и подлыми злодеями в округе".
Хоть мне было и интересно, какой тип управления к этому приведет, я держал свои догадки при себе.
"Керри, ты знаешь, что в конце войны Гитлер выступил по радио с речью, призывая ополчение волков-оборотней Германии прийти на помощь нацистскому делу".
"Да, ты уже упоминал об этом раньше," - так я ответил после первого рассказа.
"Вы верите в поговорку, что власть развращает, а абсолютная власть абсолютно развращает?"
"Да. Как говорила Айн Рэнд: Кто защитит нас от наших защитников? Это старая римская поговорка, но на латыни".
"Вы также слышали поговорку: любопытство убило кошку".
"Да, однако, это чушь собачья. Больше кошек было убито от недостатка любопытства - посмотреть в обе стороны перед переходом улицы, возможно, чем от слишком большого любопытства".
"В любом случае, ты можешь просто иметь это в виду. Когда-нибудь ты можешь оказаться в ситуации, когда это окажется правдой."
"Я очень в этом сомневаюсь".
"Ну... только не забывай, что ты можешь ошибаться".
Я не был склонен настойчиво спорить с человеком, который может быть и вооружен и опасен, не говоря уже о сумасшедшем.
"Керри, - сказал он однажды, - одним из хороших способов построить правительство короля-философа было бы устроить так, чтобы кто бы ни был королем, он сам бы не знал об этом, и таким образом, чтобы его использовали для принятия решений, стоя в очереди в магазин и в подобных местах".
Такая непонятная идея показалась мне академической, но я не видел причин говорить об этом. Во всяком случае, это глупая идея, этот королевский философский джаз, потому что даже если диктатору удавалось бы благосклонно править, что должно было бы гарантировать столь же доброго и мудрого преемника? На это возражение Слим и Гари ответили: "Да", - и выглядели самодовольными, как будто уже думали об этом раньше и решили это.
Что касается нашего невольного короля-философа, Слим кое-что внес в эту идею: "Это как один из хороших способов осуществить всё это. Но не единственный способ".
"Конечно, - сказал я, наблюдая за ними обоими со смесью скептицизма и скуки, - это звучит как один из хороших способов завести короля-философа".
"Что вы думаете о омбудсменах, которые есть у них в скандинавских странах для того, чтобы помочь простым людям получить доступ к правительству? Как насчет того, чтобы иметь таких людей в нашей стране? Как вы думаете, это было бы хорошей идеей?"
Думаю, да.
Однажды Свояк также спросил меня, не согласен ли я с тем, что король-философ должен также быть тем, кто умеет хранить "государственные секреты".
Я, как обычно соглашался.
...
Продолжение следует.
Признание Керри Торнли в соучастии в заговоре с целью убийства Кеннеди, рассказаное Сондре Лондон:
http://sondralondon.com/tales/confess/10.htm http://sondralondon.com/tales/confess/11.htm http://sondralondon.com/tales/confess/12.htm http://sondralondon.com/tales/confess/13.htm http://sondralondon.com/tales/confess/14.htm http://sondralondon.com/tales/confess/15.htm© Sondra London, The Erisian Elestria, Horrenda Discordia. Сондра Лондон, Эридическая Элестрия, Хорренда Дискордия.
#
confession #
conspiracy #
documents #
erisian #
germany #
jfk #
memoir #
nazi #
neworleans #
omar #
oswald #
revision #
sondralondon #
usa
Support Hubzilla
